Джек Восьмеркин американец [Первое издание, 1930 г.] - Николай Смирнов

Джек взмахнул ключом. Николка Чурасов крикнул:

— Яша, погоди!

Но было уже поздно. Печать слетела на землю. Джек навалился плечом на ворота и раскрыл их. В это же самое время на крыльце флигеля появился Петр Скороходов. Он закричал на весь двор:

— Ребята, вяжи американца за сорватие печатей. И в город его, в исправдом!

Джек не успел сделать и шага, как на него навалились чижовские мужики, больно помяли его и связали вожжами руки. Бабы заревели, а ребята-коммунары пошли на выручку. Николка крикнул:

— Эх, жаль, ружье продал…

И бросился впереди всех.

Но чижовских мужиков оказалось больше. Члены коммуны были выгнаны за ворота, и ворота закрылись. А Джека потащили во флигель. С крыльца он успел закричать:

— Идите назад, товарищи! Но чтоб трактор день и ночь пахал! День и ночь!

Тут двери за ним закрылись, и «Новая Америка» осталась без председателя.

Печально было возвращение коммуны в Починки. Пелагея и Катька, да и остальные бабы ревели по Джеку на все поле. Ребята тоже приуныли, не знали они теперь, как действовать дальше. Никто не мог понять, совершил ли Джек преступление, сбивая сургучную печать с ворот, или действовал по праву. Решили устроить по этому вопросу заседание у трактора.

В Починках «Новую Америку» подняли на смех.

— Что же скоро вернулись? — кричали мужики. — Выселиться-то выходит не легко. Обратно приплыли, американы!

Коров развели по дворам, красные ленты с них сняли. Пелагея даже не радовалась, что обе коровы ее вернулись в хлев. Теперь ей казалось, что Джека обязательно расстреляют. Кровать Джека вверх ножками поставили обратно в избу, и это еще больше увеличивало Пелагеино горе. Повернуть ее, как надо, она не решалась: Джек запретил прикасаться к кровати. А смотреть на торчащие ножки невозможно было без слез. Охая и тяжело вздыхая, старуха растопила печку и состряпала обед. Стала кликать Катьку, но оказалось, что Катька пропала из деревни. Это совсем доконало Пелагею.

Она села у избы и ревела до тех пор, пока кругом не собрался народ.

В это же самое время в Кацауровке, в столовой, происходило летучее собрание чижовских мужиков под председательством Петра Скороходова.

Петр не скрывал своей радости, что Джек так опростоволосился: сорвал с ворот государственную печать.

Эта сорванная печать дала Петру законное право арестовать Яшку. Теперь оставалось только придумать, каким образом отделаться от него на длительный срок.

Петр Скороходов, еще накануне вечером приехавши в Чижи, пообещал мужикам произвести раздел кацауровских полей. Он понимал, что коммуна не отступится от усадьбы, и, чтоб усилить свою позицию, пошел на эту меру. При этом он выговорил у крестьян себе флигель и сараи, ссылаясь на то, что скоро женится на Татьяне.

Конечно, чижовские мужики не знали всех подробностей дела. Они были убеждены, что после смерти адмирала Кацауровка досталась Чижам, что Петр Скороходов действует по праву, а Яшка Восьмеркин и все коммунары — разбойники, которые охотятся за чужим добром. Вот почему на летучем собрании в отношении Джека предлагались самые крайние меры. Одни говорили, что нужно его отодрать как следует, а после взять подписку, что он не будет лезть в Кацауровку. Другие предлагали немедленно отвезти его в город и там сдать в тюрьму. Сам Петр был против отправки Джека в тюрьму: он боялся, что в городе его выпустят. Он внес другое предложение: отправить Восьмеркина в Вик, в Чижи, и там продержать его под арестом две недели.

Петр думал за это время съездить в город и уладить там дело с Кацауровкой, затем запахать поля при имении и, если время позволит, жениться на Татьяне. Когда все это будет сделано, Джек получит свободу. У Петра была еще одна тайная мысль: он рассчитывал, что без Джека трактор может стать, и тогда запашка целины сорвется. А если так, то весенний сев коммуне не удастся, и она развалится. Вот почему Петр защищал свое предложение с азартом и никому почти не давал говорить.

Предложение Петра и было принято на летучем собрании.

Катька ушла из Починок без всякого определенного намерения.

Просто ей казалось невыносимым оставаться в избе теперь, когда брат ее схвачен врагами, связан и, может быть, избит. Прежняя ее ненависть к брату была давно позабыта, и она считала Джека лучшим человеком на земле.

Стараясь быть незамеченной, Катька побежала в Кацауровку кустами, шлепала прямо по лужам и не выходила на дорогу до дубовой аллеи. Здесь она остановилась, подумала немного и решила итти в усадьбу окружным путем — не со стороны ворот, а сзади, от фруктового сада.

Дубы, омытые весенними дождями, стояли черные, как бы обуглившиеся. Прячась за них, Катька подошла к воротам, проползла немного по земле, а потом бросилась бегом вдоль забора. Миновала пруд и вошла во фруктовый сад. В саду было тихо, и Катька, где ползком, а где бегом, незаметно проскользнула за конюшню. Отсюда было рукой подать до заднего крыльца флигеля. Набравшись храбрости, Катька вбежала на крыльцо, открыла дверь и оказалась в коридоре. Здесь она стала у стены и вдруг почувствовала, что решительно не знает, что дальше делать и куда итти.

Но в это время в конце коридора закричали мужики, и Катька услыхала, как Петр Скороходов поставил на голосование предложение — отвезти Яшку ночью в Вик и там продержать его две недели. Должно быть, все подняли руки за это предложение, потому что Петр объявил собрание закрытым.

Сейчас же в комнате задвигались стулья, и начали стучать сапоги. Катька поняла, что народ расходится. От страха она бросилась по коридору, наткнулась на лестницу и, не долго думая, побежала вверх. Так она оказалась в светелке, где сидели Татьяна и Дуня, дожидаясь решения собрания.

Татьяна была убеждена, что теперь ее уж наверное прогонят из Кацауровки. После стычки с коммунарами, конечно, Петр пойдет на крайние меры. И Татьяна, глотая слезы, спешно укладывала свой чемодан, чтобы при первом же появлении Петра уехать с Дуней из усадьбы. Ехать они собирались в деревню Пичеево, откуда Дуня была родом.

Когда испуганная Катька вбежала в светелку, Татьяна держала в руках небольшой черный ящичек. В этом ящичке лежала безопасная бритва адмирала, и Татьяна раздумывала, взять ли ее с собой, как память об отце, или оставить в Кацауровке.

Катька страшно обрадовалась, когда увидала в светелке женщин. Она бросилась обниматься с Татьяной и тут же рассказала ей все, что подслушала внизу, в коридоре: ночью Джека увезут в Вик и там продержат до конца пахоты.

Глава десятая

СЕЛЬКОР ПО АМЕРИКАНСКИ

А ДЖЕК Восьмеркин в это время лежал связанный по ногам и по рукам в кабинете покойного адмирала Кацаурова.

Он знал, что двери во флигеле прекрасные и замки действуют без отказа. Его заперли на ключ в комнате, и он не делал никаких попыток выкатиться в коридор. Он только придвинулся поближе к двери, чтобы послушать, о чем говорят на собрании. Но столовая была далеко, а дубовые двери не пропускали звуков. Джек напрасно напрягал слух: ничего разобрать было нельзя. И он, извиваясь по полу, отодвинулся от двери и перестал слушать. Начал смотреть.

Прямо перед его глазами стоял на полу большой глобус адмирала. Глобус был повернут к Джеку Америкой, и он начал внимательно разглядывать этот так хорошо известный ему материк. Он легко нашел Вирджинию, где хворал скарлатиной. Затем Канзас, благодатный штат по части работы. Наверное Чарли уже пашет там землю и ждет от него письма с извещением, что можно приезжать. Тут Джеку стало стыдно: ведь он так ничего и не написал Чарли! Судя по последним письмам, парнишка совсем отчаялся и перестал верить в дружбу. Но что делать, так складывается жизнь! И Джек представил себе канзасские поля, трактор, и на нем Чарли с глазами, полными слез.

Да, пожалуй, если бы его руки не были сейчас связаны, он написал бы Чарли письмо, из которого тот понял бы, что дружба остается дружбой, но мешают обстоятельства. Ведь задача, которую Джек принял на себя в СССР, не из легких!

От Чарли мысли Джека перешли на трактор. Наверное он опять стоит посреди поля без движения, а ребята не могут пустить его в ход. А между тем каждый час простоя машины — прямой убыток для коммуны. Он дал подписку заведующему совхозом, что ровно через две недели пригонит машину обратно. И он не нарушит этого обязательства. Значит, трактор придется отдать, если даже не вся земля будет вспахана. Смазка и керосин останутся неизрасходованными, — прямой убыток! От этой мысли Джеку сделалось горько, и он закрыл глаза.

Чорт возьми! Значит, он опять допустил какую-то ошибку в своей деятельности, как тогда с табаком! Иначе он не лежал бы связанный в такое горячее время. Сорванная печать — пустяк, он сделал какую-нибудь другую ошибку, более крупную. В чем же дело? В чем дело?